Николай Карпюк, обвиняемый по делу «украинских боевиков»: «На моей совести лжесвидетельства против многих людей»

Николай Карпюк, обвиняемый по делу «украинских боевиков»: «На моей совести лжесвидетельства против многих людей»

26 мая 2016 г.

Ксения Жукова

Бывший глава УНА-УНСО рассказал, под какими пытками российское следствие выбивало у него показания на украинского премьер-министра Яценюка

12 октября в Верховном суде Чечни начнется отбор присяжных по делу 51-летнего Николая Карпюка и 41-летнего Станислава Клыха, которых Следственный комитет России обвиняет в том, что 20 лет назад они воевали против российской армии в отрядах украинских националистов вместе с чеченскими боевиками.

«Дело украинских боевиков-викингов», якобы воевавших против российских военнослужащих в 1994 году в Чечне, — одна из самых абсурдных и страшных из всех историй, которые произошли с гражданами Украины, арестованными в России после аннексии Крыма.

Открытая Россия публиковала обращение в Европейский суд по правам человека одного из фигурантов этого дела — Станислава Клыха, где он рассказывает о том, в чем признался под пытками, которым подвергался несколько недель. В частности, он дал показания о том, что воевал в Чечне вместе Арсением Яценюком, Дмитрием Ярошем и другими украинцами, которые сейчас занимают различные государственные посты в Украине. Клых был задержан в августе 2014 года и стал уже вторым фигурантом «дела украинских боевиков-викингов». Почему «викинги»? Так назывался отряд украинских националистов, в который, по версии обвинения, входили Клых и Николай Карпюк.

Николай Карпюк — известный украинский националист, возглавлявший УНА-УНСО, пока это движение не превратилось в «Правый сектор». Его задержали в России 17 марта 2014 года, и вплоть до сентября 2015-го о нем не было почти никаких сведений. К нему не могли пробиться ни адвокаты, ни родственники, ни представители украинского консульства в России, ни российские правозащитники. Его фамилии не значилось в базе заключенных российского тюремного ведомства.

Почти два года Николай Карпюк был как «Железная маска» при Людовике XIV, которого содержали в различных тюрьмах и никому не показывали.

Когда дело было передано в Верховный суд Чечни, адвокату удалось пройти на свидание к Карпюку, он смог поговорить с ним, и Карпюк написал обращение в ЕСПЧ, в котором подробно, на 8 страницах, аккуратным, почти ученическим почерком описал свою историю — о том, как его задержали, как пытали, как прятали от всех. О том, как полтора года его жизни превратились в настоящий ад.

Этот рассказ написан как-то спокойно и буднично, что ли. Но если читать внимательно, то за каждой строчкой чувствуется ужас, который пережил этот человек. И живо представляешь себе, что подобное может случиться с каждым. И как-то это все очень просто. Буднично. Страшно — потому что люди, которые это творили, ничего не боялись. Они говорили Николаю Карпюку, что «Россия — это не та страна, где соблюдают права человека».

И еще: люди, которые задерживали, беседовали с Карпюком, допрашивали его без адвокатов и пытали, угрожали, что так же будут пытать его жену и сына. Они абсолютно уверены, что это пройдет безнаказанно; они не называют своих настоящих имен и фамилий.

Зачем? У меня нет ответа на этот вопрос — просто потому, что мне пока не удалось поговорить со следователями, которые вели это дело. Мне пока не удалось и вряд ли удастся задать этот вопрос руководителям следственного департамента в СК, которые курировали это дело. Мне пока не удалось и вряд ли удастся задать этот вопрос тем сотрудникам ФСБ, которые вели оперативное сопровождение этого дела.

Для меня очевидно одно: цена всех признательных показаний, полученных по этому делу, выбитых под пытками, — ноль.

Мне очень бы хотелось, чтобы об этом узнали и это поняли присяжные заседатели, которых будут отбирать в Верховном суде Чечни 12 октября.

Я довольно много знаю о том, как устроен суд присяжных в России. Но я никогда не была на заседаниях Верховного суда Чечни. И я не знаю, как работает суд присяжных в Чечне.

Единственное, в чем я уверена: у тех чеченцев, которые будут среди присяжных по делу Николая Карпюка и Станислава Клыка, наверняка есть родственники или близкие друзья, которые, в отличие от Карпюка и Клыха, воевали в 1994 году на стороне чеченских боевиков, как воевал Ахмад Кадыров, отец нынешнего президента Чечни Рамзана Кадырова.

Фрагменты обращения Николая Карпюка в Европейский суд по правам человека в Страсбурге

Несостоявшиеся переговоры

«17 марта 2014 года я был задержан Российскими спецслужбами на границе Украины и РФ. Совместно с Фурсой Вячеславом Степановичем и его водителем Игорем на автомобиле ’’221-Мерседес С-500’’ мы следовали в г. Москву для проведения переговоров с руководством РФ. Встречу организовывал Фурса В.С., через своих знакомых, которые по словам Фурсы имели личные связи с Президентом Путиным В.В..

Моя поездка была обговорена руководством ’’Правового сектора’’ Украины, где и было принято решение о делегировании меня на ту встречу. После задержания на КПП российской границы, нас троих отправили в Брянское управление ФСБ, где содержали во временном изоляторе. С нами сотрудники ФСБ провели несколько бесед, на которых мы высказались о цели нашей поездки. На одной из таких бесед присутствовал какой-то представитель АП (администрации президента. — Открытая Россия) России.

20 марта 2014 года утром ко мне в камеру зашли сотрудники спецслужб, одели мне на руки и ноги цепи, погрузили в микроавтобус и увезли, ничего не объясняя.

Обвинение

В ночь с 20 на 21 марта мы прибыли в Управление СК России в г. Ессентуки. Сотрудник СК Курбанов М.А. заявил мне, что я задержан по подозрению в совершении преступления на территории РФ в период с 1994 по 2001 г., за которые предусмотрено наказание по ст. 209, ч.1 УК РФ (создание устойчивой вооруженной группы, банды). Меня обвинили в участии в боевых действиях в Чеченской республике в этот период. Я был отправлен в ИВС г. Ессентуки. Вечером 21 марта мне заявили, что я отбываю ’’на этап’’. Мне завязали глаза целлофановым пакетом, перетянув его скотчем, затем погрузили в автозак и увезли в неизвестном направлении.<...>

От чрезмерного сжатия скотчем у меня отекла голова и я плохо соображал. Через некоторое время меня высадили с автозака и подняли на четвертый этаж какого-то дома. Этажи я сосчитал позже по поворотам лестницы, по которой мы поднимались. Здесь меня встретила группа людей (сколько их было, не знаю, потому что глаза мои были завязаны и я не видел).

Пытки начинаются

Старший группы назвался Максимом и рассказал мне, что со мной будут делать, чтобы я сознался в инкриминируемых мне преступлениях. Он заявил, что сначала меня предадут пыткам электрическим током и каким способом его будут пропускать. Затем будут применены физические насилия, если эти методы не будут иметь результата — будет выкрадена моя жена и сын. Их будут подвергать такому же насилию и все равно вынудят меня сознаться в преступлениях.

Мои заверения, что я не был в Чечне ими восприняты не были.

Руки мои были связаны за спиной наручниками. Мне связали веревками ноги и руки, наручники сняли. Ко второму пальцу правой ноги и среднему пальцу правой руки присоединили клемы. Затем начали пропускать через меня электрический ток с разной продолжительностью: то в течение десятков секунд, то мгновенными толчками, то продолжительное время.

Я ни в чем не сознавался, поскольку не принимал участия в боевых действиях. Во время проведения такого рода ’’дознаний’’ мне часто говорили: ’’Ты делал то-то’’, ’’Тогда-то ты прибыл в Грозный и делал то-то и то-то’’, ’’С тобой были такие-то люди’’.

Через определенное время пытки прекратились и мне сказали, что следующей ночью наша беседа продолжится.

Пытка током и бессонницей

Меня привезли в ИВС, сняли повязку с глаз и провели в следственную комнату, где закрыли в зарешеченном отсеке размером 1м х 1м. В этой клетке меня содержали 4 суток и не давали спать. В комнате посменно находилось по одному конвоиру, которые следили за тем, чтобы я не спал. Я не знал, где нахожусь. Думал, что в ИВС г. Ессентуки. И только 20 апреля от следователя Курбанова М.А. я узнал, что нахожусь в г. Владикавказе.

Через пытки электричеством у меня онемели пальцы рук. Я их плохо чувствовал. Вывозили меня для этих ’’процедур’’ четыре ночи. Ток пропускали через разные части тела: через все тело, через сердце, через половые органы. Мне засовывали под ногти какие-то иглы, но я боли не чувствовал, наверное, из-за того, что не ощущал пальцы рук.

25 марта меня в очередной раз привезли на ’’допыт’’ (допрос. — Открытая Россия). На этот раз мне не стали связывать ноги. Максим сказал, что они устали от моего упрямства и он дал команду схватить моего сына и привезти, чтобы на моих глазах подвергнуть его тем же пыткам. Он также сказал, что привезут и жену, если получится. Но им будет достаточно и сына. Я заявил, чтобы не трогали сына и жену, я готов принять вину и подписать все необходимые документы. Максим попросил рассказать ему, мое сознание. Я рассказал то, что услышал от них во время пыток. Что происходил дальше, не знаю.

У меня начался бред. Когда человек лишен сна, на 4-5 сутки наступает бред.

Очнулся я в камере ИВС.

Показания

С утра 26 марта ко мне прибыл следователь Петров. С ним мы начали оформлять протокол допроса. Наиболее унизительным было то, что мне пришлось самому давать показания. Когда были какие-то неточности, существенные отклонения в моих показаниях, поправки делались за счет того, что ко мне приходил Максим (при этом мне завязывали глаза, чтобы я не видел) и он указывал мне где я допустил ’’не верные’’ показания и объяснения.

’’Николай, — говорил он — или ты забыл, или специально вводишь в заблуждение следствие? Это происходило тогда-то. Там были такие-то люди’’. Некоторые эпизоды в показаниях уточнял следователь Петров. Таким образом к концу марта мы завершили работу со следователем.

Я понимал, что оговорил многих людей, своих друзей, товарищей.

Без защиты

В ночь с 20 на 21 марта 2014 г., когда следователь Курбанов объяснил мне, что я задержан по подозрению а в совершении преступления (ст. 209, ч.1) мне предоставили адвоката-женщину (фамилию не помню) Вечером приходил Максим и указывал мне на допущенные ошибки. Она защищала меня в суде, где мне объявили о задержании и аресте на 2 месяца. На допросах, проводимых во Владикавказе, которые проводил следователь Петров, адвоката не было. Мы «работали» с допросами около пяти дней с перерывами на обед. Вечером приходил Максим и указывал мне на допущенные ошибки методом, описанным выше. Некоторые уточнения делал Петров: жестами показывал, как я всадил нож в спину военнослужащего РФ, указал причину, почему я даю показания (якобы я обиделся на то, что мне никто не помогает, хотя как и кто мне мог в той ситуации помочь?). Когда протокол допроса был полностью готов, следователь Петров пришел с адвокатом Мамукаевой Л.Т., которая подписала уже готовый протокол.<...>

Периодически мне давали текст заявления, напечатанный на компьютере об отказе от услуг каких-то адвокатов. Я его просто переписывал. Во-первых, я не знал, кто эти люди.

Во-вторых, не видел смысла кого-то привлекать к своей защите, поскольку не имел возможности оплатить услуги. Мне не было известно, откуда эти люди появлялись, ибо этого мне никто не рассказывал.

Ржавый гвоздь

Когда я попал в камеру, я нашел ржавый гвоздь, заточил его о стену и хотел вскрыть себе горло. Я понимал, что выйти из сложившейся ситуации могу лишь лишив себя жизни. Но в камере была незаметная видеокамера, Ко мне ворвались конвоиры, которые следили за мной и забрали гвоздь, обыскали камеру и долго еще следили за моими действиями.<...>

Конечно, на моей совести лжесвидетельства против многих людей. Эти угрызения совести будут со мной до последних дней. Пусть же простят мне эти люди. Я делал это не по злому умыслу, а во имя защиты сына и жены.

Месть за мои убеждения

Я знаю, что ФСБ России хорошо известно о том, что я не принимал участия в чеченской войне. С 2001 г. Прокуратура ЧР не раз направляла следственным органам Украины запросы на конкретных граждан Украины с просьбой провести дознание об их причастности к боевым действиям в Чеченской Республике. Каждый раз составлялся четкий список из одних и тех же людей. Меня, соответственно, в этих списках не было. Уголовное преследование меня — это месть за мои убеждения, за то, что я долгие годы своей жизни посвятил работе по созданию суверенного государства Украина.

Сломать мою волю, заставить изменить своим убеждениям, оговорить людей и себя…

А еще навязать мне и другим членам УНА-УНСО несуществовавших зверств по отношению к людям — эти действия нужны им для того, чтобы хоть как-то оправдать те преступления, которые были совершены на территории Чечни военнослужащими России.

Письма на волю

В январе 2015 г. на мое обращение к начальнику СИЗО-6 г. Владикавказа мне разрешили написать письмо родным. Конверты мне дал сокамерник. Я написал письмо по-украински. Мне его вернули и попросили написать по-русски, что я и сделал. На это письмо я получил в марте ответ от жены и сына.

В разные периоды я написал письма жене с Владикавказа (3 шт.) по-русски и два с Челябинска по-украински. Но ответов не получил.

Что касается прав человека, то должен сообщить, что Россия — не та страна, где их соблюдают. Об этом мне не раз заявляли в ходе следствия. Я и сам на себе это ощутил. До окончания следствия я и не думал предпринимать какие-то действия в защиту себя и своих прав. Я же дал обещание вести себя соответствующим образом взамен на то, что не будут трогать мою семью.

Поэтому я отказывался от услуг адвокатов без всякого раздумывания.

По окончании следствия в Челябинске мне предоставили тоже какого-то адвоката.

Его фамилии я не помню. Он присутствовал на предоставлении мне возможности ознакомления с материалами дела, от чего я отказался, так как не видел смысла читать всю эту чушь.

29.09.2015 г. Н. А. Карпюк».

Орфография и пунктуация автора сохранены.

Вот такой документ. Очень важный.

Карпюк не объясняет, на какие переговоры он ехал в Москву, с кем конкретно из чиновников в администрации президента России собирался встречаться.

Очевидно, что его задержание и арест были заранее спланированы спецслужбами России. После недавних заявлений Александра Бастрыкина о том, что премьер-министр Яценюк воевал в Чечне в 1994 году, понятно, зачем спецслужбам нужен был Карпюк, о слабых сторонах которого (жена и сын) было заранее известно тем, кто планировал его арест.

Рассказ Карпюка важен еще и потому, что он в очередной раз показывает технологию, которой пользуются спецслужбы для конструирования нужных им уголовных дел. Все предусмотрено и как будто сделано по известным лекалам: задержание, административный арест, обвинение, пытки, психологическое давление, «чистосердечное» признание, этапирование, содержание в «одиночках», без адвокатов и без связи с родственниками. И так почти два года.

А теперь — суд.

Николаю Карпюку грозит 20 лет строгого режима.

qeituidxiqrtkmp class='link'>openrussia.org