…БЫЛА ТАКАЯ ВОЙНА… ИЛИ ЗАМЕТКА ДЛЯ ЗАХАРА ПРИЛЕПИНА

03 августа 2016 г.

Я влюбился в Донецк, Город-Герой, Город-Труженик, Город-Красавец. Захар Прилепин. А я и сейчас, спустя два года, как в мой город пришли люди, которых я сюда не звал, люблю его.

Но моя любовь к этому городу – это что-то тихое, уединенное, «не напоказ» – чувство. Последнее, что осталось, – и это никогда и никому не отдашь.

Это был обычный день, каких много, ничем не примечателен, включая погоду. Какой-то снег, который перестаешь замечать, то ли потому, что совсем не холодно, то ли потому, что он уже растаял. Придя на стоянку, заметил громадное количество машин, которых не было ещё вчера вечером, на многих киевские номера. «Земляки» вернулись. В Киеве стало «жарко» и – вернулись. Некоторые знакомые авто (хозяев которых знаю лично) отсутствовали несколько лет, их долго не было здесь – и вернулись.

Конечно, ну а где же ещё человек находит безопасность и покой? Только дома. И они снова «дома». Даже самые смелые фантазии не могли описать того, что будет здесь, на автостоянке прямо за Киевским исполкомом в городе Донецке, всего через 8 недель….

Шестое письмо Захара Прилепина, написанное не так давно, начинается словами: «Когда я сюда приезжал впервые, он казался пустым, стрелять начинали в 6 утра ровно, в город прилетало постоянно, в аэропорту шли бои; но по улице, словно внатяг, ехал трамвай, и в трамвае сидело несколько суровых стариков, и водитель трамвая был строг, торжественен и упрям, и казалось, что он ведёт трамвай по болоту».

А ведь это абсолютно так и было, но не сейчас. Потому что сейчас они только «вернулись», и более ничего не вертится в сознании, не приходит на ум. Да и зачем.

Это был обычный день, каких много, ничем не примечателен, включая погоду.

Пройдет совсем немного времени, и будут митинги каких-то людей, поднимающих на площади Ленина российский триколор. Будет ОГА, обложенная шинами, а мимо будут ехать троллейбусы с людьми и машины, кто куда… по делам, …на работу и просто погулять.

Тогда казалось, это и есть те самые, по Прилепину «сильные люди», «сильные»-слабые люди, ничего не подозревающие в своей жизненной повседневности. Работа и дом, дом – это город, Город-Красавец и Город-Труженик.

Только спустя несколько недель этот город начнет жить не «свою» жизнь. В кем-то придуманной роли, Донецк окажется символом «какого-то сопротивления», «какой-то борьбы», и сразу врезается в голову мысль: какая борьба? Какое сопротивление? Кто-то просил? Кто-то этого хотел? Нет ответа, и не может быть ни у кого – и даже у Прилепина. Придуманная роль, очень жестокая судьба, громадные потери ни за что. Вот-вот, ни за что.

Кто-то очень хотел, а кто-то совсем не хотел, но своим безучастием и безразличием предопределил эту историю. Историю миллиона искалеченных судеб, десятков тысяч смертей, по кем-то адски написанному сценарию с четким определением «борющейся за свои права нации Юго-Востока»… Этот кто-то даже не утруждал себя пониманием вопроса, что нет никакой «нации Юго-Востока», точно так же, как и нет никакого «народа Донбасса», да-да, просто нет, и всё. Точно так же, как и нет никакого «социалистического реализма», придуманного А.М. Горьким. Это то, чего нет и не было! Есть народ, есть и Донбасс, и есть славная и гордая история, без вранья о «социалистическом реализме». Это то, что есть. Это нам надо помнить, и это то, что у нас никто и никогда не заберет.

Это наша идентичность, хотя кто и где сейчас находится, трудно даже предположить.

Вот так, практически незаметно, начали появляться блокпосты с протестующими. Только не будем придираться к словам – то, против чего они протестуют, внятно они не скажут и сейчас. Да только мы очень хорошо знаем, что иногда не важен результат, если так интересен сам процесс. Остановив дядю на «серьезном Туареге», той машине, к которой даже подойти боялся человек ещё каких-нибудь пару недель назад. Сегодня он видит, что «дядя», выскочивший из «серьезной машины», как в сказке, «готов исполнить» любое желание и, конечно, отдать не только сигареты, деньги, но и машину. Это «магия». Настоящая магия, когда в твоих руках оружие, а значит, полное право на насилие, а значит – власть! Вы еще спрашиваете – против чего они протестуют?

Когда в твоих руках «магия» и «власть», уже совсем неважно, как это всё началось и против чего протестовали, да и протестовали ли вообще…

Абсолютно податливо, нежно и бережно городская «власть», отцами Города, была передана в руки этих «сильных» людей (по Прилепину). Ни в одной голове, включая те головы, «которые придумали этот сценарий», не возникла мысль, а что же сделают эти «сильные» люди с «таким подарком»? Да те ли вообще эти «сильные» люди, которым можно этот «подарок» дать? Кто они? Откуда? Но нет, ничего не возникло, ни мысль, ни чувство – ничего. И даже инстинкт самосохранения как-то притупился враз и у всех.

Пока у тебя ничего не отжали и пока ты не попал на подвал, всё выглядит как простое беспокойство. В «полуулыбчивом лице» слушаешь рассказы о тех, кого встречаешь в военной форме и с оружием. Но это только пока…

Ужас приходит только тогда, когда ты сам оказался жертвой! Вспоминаешь о милиции, которая ушла из города после убийства трех гаишников.

Не придираемся к словам, я же просил! …ушла, милиция ушла, без боя, ушла без боя. Вот и пришлось уж очень пожалеть, какая ни была, плохая, коррумпированная, и ещё черт возьми какая, …но была…милиция, а с ней была надежа, что помогут, что спасут. Надежды мало, да и той не стало.

Даже все это вызывало устойчивое ощущение проблемы и, может быть, но не у всех, наверное, – страха. Мы знаем – не боятся только дураки. Страх. Его величество страх как «главный герой» появится вот-вот на «сцене Города», и в нашей жизни.

В ДАП идут бои, стрельба уже не прекращалась никогда. Но трамвай первого маршрута от Донецкого металлургического завода еще ездит до Ж-Д вокзала, и ездит по ночам дежурный. Совсем рядом разрывы от прилетов, а он ездит. Это то время, когда в Киев еще можно было уехать поездом. Это то время, когда «пророки» говорили, что «все со всеми» уже договорились, и это всё скоро закончится.

Страх. Он как тайфун, берется из ниоткуда. Это так, когда ты спишь и нет, ты не просыпаешься, ты слетаешь с кровати и смотришь на чуть приоткрытое окно, в которое со страшной силой вытянуло занавески. Это ниоткуда! Это залп! Это залп всех сорока реактивных снарядов установки Град. Откуда? Где она стоит? Ведь это просто у тебя под домом. Да. Установка произвела залп с площадки прямо за Киевским исполкомом – и тут же уехала.

А теперь Страх. Страх это не тогда, когда ты взлетел с кровати, это не тогда, когда занавески силой реактивного движения вытянуло в окно. Страх – это только теперь, когда к тебе приходит мысль: а что прилетит в ответ? Ты уже не человек, ты заложник, ты – Мишень!

Ты не хотел такого? Ты был уверен – если у тебя ничего не отжали и спишь ты дома, а не «на подвале», то пронесло? Нет, никого не «пронесло». Ты – Мишень! Тот, кто сделал залп от твоего жилища и уехал, превратил тебя в Мишень! Какого черта? Негодование до тошноты, до рвоты – какого черта так? Плевать мне на протесты, плевать мне на язык, я готов и на португальском говорить до конца жизни, вот только бы конец не наступил сейчас.

Вот это Страх. Он пришел. Что будет дальше – уже не знает никто. Но вот такая она, плата за равнодушие, за безучастие, за то, что думаешь одно, а делаешь совсем другое. Ведь важно, что ты часть в каком-то окружении людей. Все заодно, а может – не все, но зачем плыть против течения. Важно, что подумают, как оценят.

«Сильные»-слабые люди (по Прилепину) в такой момент, когда ты – Мишень по чьей-то воле, в момент, когда чьё-либо мнение уже не имеет никакого значения и «выглядеть прилично» (а самое главное не выделяясь) уже не перед кем, всегда все понимают. Цена есть у всего, и вот она, ты – Мишень.

Конечно, больше не до сна. Приходит утро. В ответ на залп не прилетело. Пронесло.

Какой-то «мозг», не от большого здоровья, очевидно, решил, что Александр Бородай – это именно то, что нужно нашему Городу. Вот так порой совсем разные люди пересекаются на земле. Вероятность этой встречи моего знакомого Саши и Александра Бородая была равна нулю, чуда не случилось, встреча так и не произошла, а ведь как, как она была нужна… Невероятно нужна!

Саша, который мне звонит не чаще одного раза в год, вдруг позвонил. Его узнал я не сразу. Да и не узнал его, пока не увиделись. Голос совершенно другой, груз обстоятельств и той жизненной истории переписал его голос на «неузнаваемый».

– Ты знаешь Бородая?

– Нет, конечно. А тебе зачем? А может, кто другой подойдет? Почему он?

– У меня старенькая мама попала в заложники, требуют выкуп, шесть тысяч гривен. Или звонок Бородая по номеру, который мне дали.

– Не денься никуда, еду к тебе. Подъезд помню, как подъеду – позвоню. Выходи тогда.

Не то чтобы очень срочно, но поторапливаясь, я приехал к Саше. Таких, как Саша, часто называют ботаниками, человек-интеллигент, в очках, немного седых волос, что для сорока лет вполне нормально. Саша никогда не говорит плохих слов, это иногда выглядит очень забавно, особенно когда его переполняют эмоции и сказать хочется так «красочно», но плохих слов – нет. Смешно бывает. Но не сейчас…

Мама Саши. Я её видел лет 15 назад. Тогда еще «учительница», а сейчас…старенькая женщина, в прошлом учительница Украинского языка и литературы, давно на пенсии, очень давно… Она попала в заложники к одному из воинских подразделений, которые появились в Городе для защиты «не понятно чего» и «не понятно для чего». Говоря более цивилизованным языком, это обычные преступники, только сейчас в «кем-то» придуманной роли они – «ополченцы из народа». Ощущая острую необходимость в деньгах, они берут людей в заложники и просят выкуп. Выкуп, по их пониманию вопроса, может быть «заоблачным» и «практически никчемным», как в случае моего знакомого Саши. Только для Саши, потерявшего работу три месяца назад, и его старенькой мамы, которая оказалась в заложниках, сумма 6 000 гривен и есть как раз «заоблачная сумма», вернее та, которой просто сейчас нет.

Дом, пятиэтажная хрущевка, чуть ниже крытого рынка. Звонок Саше, и он сидит у меня в машине.

Саша: маму, скорее всего, забрали из-за того, что она, наверное…что-то не то сказала. Не то, что хотелось бы слышать «защитникам»… В общем, так или иначе не узнать, не спросить не у кого. Позвонив по номеру, который дали те, кто удерживал сейчас его старенькую маму, я услышал ровно то, что и говорил мне Саша, не больше и не меньше. В конце бандит добавил мне, абсолютно спокойно, что старуха может не дожить, если «телиться будем долго». Чёрт. Опять Страх. Страх. Страх от недостатка информации, от непонимания, что происходит.

Куда бежать? Кому звонить? Кого просить? Как попасть к Бородаю?

Подъехали к ОГА. Попробовали пройти. Это оказалось невозможно. Даже зайти в ОГА и поговорить с кем-либо – не удалось. Не прошли даже первое кольцо охраны, просто не прошли. Это невозможно. Никто не слушает. Все озабочены боевыми действиями, проникновением «шпионов», не понятно, чем – но озабочены. Вот так оказывается, когда даже слушать тебя никто не хочет, но всё же… Удалось узнать, что Бородай бывает здесь. Бывает. Находится он то ли на 10 этаже, то ли ещё выше. Прямо в здании, еще есть блокпосты при приближении к месту нахождения Бородая и охрана, охрана, одна охрана.

– Зачем столько охраны? – спросил Саша…

– Не знаю, – ответил я.

Я думал только об одном: где взять денег, чтобы хватило до 6 000, на тот момент не оказалось и у меня такой суммы. Но Саша, «прочитав мои мысли», сам сказал: «Они не отдадут маму, даже если привезти им деньги».

– Почему? – мгновенно парировал я.

– Ну, как почему? Это же просто – мы приезжаем за мамой с «деньгами», и сами оказываемся в заложниках. А дальше – звонок уже твоим родным, и сумма кратно возрастает.

Чёрт. Чёрт. Чёрт. Это же просто, как день! Ну ведь почему-то мне даже мысль такая не пришла, а ведь это я усмехался постоянно, что Саша –«ботаник», ну и …лох, не скрою, я так думал неоднократно.

Вот и меня просто сразило озарение, вот ведь почему названа такая сумма, скажем, уж очень небольшая – за «Маму». Теперь понятно, ловят на живца. Ты приезжаешь за старушкой, и уже и ты, и автомобиль остается в руках этой мрази. Дошло.

Ну как же я, весь такой «мудреный», сейчас оказался просто –«лох».

Остается только Бородай.

Остался и Саша – дежурить под ОГА и ждать Бородая. Я смотался домой и привез Саше, каких-то нехитрых бутербродов и термос кофе.

– Саша, звони. Приеду сразу.

Сразу …Сразу… а если Саша ночью позвонит? Приеду как?

Ведь могу просто не доехать. Машину в городе могут просто расстрелять, маленькую яркую машину моей жены …просто расстрелять. Ведь по ночам ездит только военная техника и те, кто с оружием… И случаи расстрелов машин уже были неоднократно, случаи «отжима» машин вообще перестали считать. И снова Страх. Страх. Откуда он опять? Но он…опять.

Саша не звонил.

Теперь звонил ему я. Но Бородай не появлялся там. Кофе и бутерброды привозил ему раз в день. Таких было три дня. На четвертый день Саша позвонил сам….

– Мне разрешили забрать маму, дали «гарантии», что «не тронут и ничего не заберут». Сказали куда приехать.

– Куда? – спросил я.

– Макеевский завод металлоконструкций, где-то там. При подъезде надо позвонить, они подкорректируют…

Мы едем. Плевать мне на машину жены. Плевать мне на себя, если останусь в заложниках. Хотя и у меня старенькая мама и, если что со мной, даже не берусь предположить её дальнейшую участь. Страха нет. Страха почему-то сегодня нет, то ли потому, что я к нему уже привык, то ли потому, что устал помнить о страхе и просто забыл о нём.

Приехали на место очень быстро. Нашли сразу. Макеевка и Донецк – города-спутники, поэтому так.

А дальше был ужас и анабиоз. Нет страха, только ужас. Мы приехали забрать …его мертвую старенькую маму, прикованную к огромному куску двутавровой балки. Мама умерла. Даже не предполагаю и не берусь описывать, что перед смертью пережила эта старушечка.

Она лежала такая маленькая, сложив руки в ладошках и положив их под голову. Она словно спала в это жаркое утро. Маленькая-маленькая, в испачканной местами одежде и прикованная полутораметровым куском цепи к громадной металлической балке. Такое надо просто видеть – тем, кто утверждает, что на Донбассе идет гражданская война.

Я почему-то ожидал увидеть здесь много воинствующего народа, много заложников, но не увидел почти никого. Только старенькая мертвая мама Саши, она словно прилегла от усталости и решала дождаться нас тут. И дождалась…

Я попробовал оторвать балку от земли – и не смог. Но со второй или третьей попытки все-таки положил её в багажник и увидел, как просела машина, рядом стоял Саша с мамой на руках. Как же мне их устроить на заднее сиденье? Не сразу, но пришла мысль опустить спинку заднего сиденья и подать маму Саше, который, протянув руки в открывшееся пространство, принял маму уже в салоне машины.

Просунув ржавую цепь в щель, разделяющую спинки заднего сидения, он положил мать и сел рядом, взяв её за руку. Мне не давало покоя ощущение тяжести двутавровой балки. Казалось, машинка моя уже не сможет тронуться никогда – от тяжести груза.

Ехали мы, словно в бесконечность. Втроем. Мы ехали абсолютно молча, но мысленно общались всё время в пути. Невообразимо, но так бывает. Я слышал вопросы его мамы, которая очень спокойно и отчетливо спрашивала то у меня, то у него абсолютно банальные вещи, на которые нет ответов и до сих пор.

– Что это за люди? Почему они с оружием? Что они делают на нашей земле?

Мы с Сашей как бы все понимали, но не знали, что ей ответить… И тепло, тепло, такое невероятное теплое тепло она, как в последний раз, дарила нам обоим. Непонятно откуда взявшееся ощущение той энергии, той последней энергии и этого тепла. Словно это и есть тот неписанный человеческий код, который и создает нас однажды при рождении. И который покидает нас перед смертью. И это то, что не изменить никогда и никому.

Она словно хранила это тепло, только для этой встречи с нами. Теперь отдала его нам.

Поворачиваю во двор сразу за гостиницей Рамада, и вот пятиэтажная хрущевка.

Саша берет маму, а я протаскиваю в салон, через опущенные спинки задних сидений, «двутавр». Наверное, что-то случилось, пока мы ехали, но та «железяка», которую я не сразу оторвал от земли, теперь не весила абсолютно ничего.

Пятый этаж. Пожалуй, я никогда не поднимался так быстро в своём сознании на пятый этаж. Одна секунда – и Саша укладывает старенькую маму на «книжку-диван», а я, опустив металл, встаю напротив него.

Молчим. Говорят только наши мысли, как и всё время поездки из «плена».

Он смотрит мне в глаза, спокоен и нетороплив. …Спасибо тебе. Дальше я сам.

А у меня проскакивают какие-то мысли насчет инструмента в машине, который ему может понадобится для снятия оков, и понимаю, как-то враз, что предложить ему отвертку или домкрат в этот момент будет, наверное, очень тупо и глупо.

Смотрим друг на друга молча.

Саша продолжает мысленно говорить: …увидимся, когда-нибудь…

Молчу в ответ, но мысленно отвечаю: конечно.

И ухожу.

Я не сомневаюсь в одном: по прошествии двух лет, что и я, и он, и его мама – мы все обязательно увидимся …когда-нибудь и вспомним эту поездку…

…когда-нибудь…

P.S. Спустя год я позвонил Саше… услышал голос оператора: набранный вами номер не обслуживается… Мне подумалось, а ведь как это верно про наш Донецк, – «набранный вами Донецк больше не обслуживается»…

Джимми eiqekidddiqtkkmp Чу

economistua.com

Теги статьи: Прилепин Захар Донецк